11. Время эксперта
Выступление главного редактора журнала «Россия в глобальной политике» Федора Александровича Лукьянова на тему «Мир в условиях фрагментации: вызовы и возможности для России»
Матвиенко Окончил филологический факультет МГУ в 1991 году. Какой же вы молодой!
Лукьянов 11% россиян следит за выборами в США Как международнику мне грустно, но как россиянину приятно Избыточная фиксированность на США Пандемия говорили мир никогда не будет прежним Оказалось не совсем так Фрагментация мира не с пандемией связана началась давно Дискуссия о роли государства у нас идет иначе В мире о стирании государства, считали перейдет на наднациональный транснациональный уровень уровень Пандемия показала что люди рассчитывают только на свое государство а не на транснациональные структуры. Мозаика остается каждый фрагмент становится более ярким Встает нетривиальная задача государств и правительств как сочетать взаимосвязанность с личной ответственностью за свой сегмент. Самые богатые страны как США и самые бедные сталкиваются Наличие ресурсов не связано с эффективностью решения проблем урок пандемии Внезапная остановка мобильности всего По мановению руки мир встал По мере победы над ковидом мобильность будет возвращаться. Закрылись все одновременно, а вот открываться будут каждый по своему не синхронно В ЕС очень умело используют элементы открытой политики Будут объяснять коронавирусом, но на самом деле давление на партнеров, дополнительная морковка Мы частью сознательно частью невольно в конце двадцатого века влились в процесс глобализации Как мы будем обратно выходить на мировую арену Было забавно читать в США похоже на Китай, но не-не, у нас иначе Все обострилось причем по социальным причинам. Устали Чем более развития страна тем больше США и ЕС По периметру нашей границы брожения в бывших странах Союза безусловно внутренние причины пандемия стала катализатором Либеральный мировой порядок мир основанный на правилах порядком не был обломок сложившегося порядка Одна нога ушла Архаическая среда анархия не в смысле батьки Махно, а каждая страна в своих интересах Как модно говорить турбулентно Высочайший уровень неопределенности по всем направлениям Эта тактика будет довольно долго Выстраивать стратегии как привыкли высоколобые мои коллеги не получится Любая стратегия может быть перевернута. Интересные упражнения. Я человек неофициальный События показали как бы ни относились к России игнорировать ее невозможно Теперь другая задача как привязать к новой реальность. Залог обеспечение развития общества госулдарства Устойчивость стран будет проверяться на каждом шагу от пандемии до конфликтов самые разные формы от вооруженных до информационных Внутренняя политика диктует внешнее поведение Карикатурный пример США Как-то у них это утрясется Но у всех одинаково Наш заклятый партнер Турция пытается внутренние проблемы решать за счет внешних достижений Но им придется умерить амбиции Путина на Валдайском клубе много всего разного расставил приоритеты Роль общества Ответственность государства за общество Процесс изменения климата идет и на нашу страну окажет влияние в силу климатических особенностей Россия не заинтересована в конфликтах Самое главное обеспечение внутренней безопасности Влияние извне может самое разнообразное Использование внутренних проблем нашими контрагентами а не прямая атака. Не Modus Vivendi Место России в фрагментированном мире В России есть все чтобы ответить на вызовы и опыт трагический Позволяет избежать некоторых ошибок как происходит в других странах В ЕС грубые просчеты Мы уже много граблей прошли На старые точно не наступим Укрепить себя Внешняя политика как никогда связана с внутренним состоянием Сейчас это должно быть не лозунг а руководство к действию
Матвиенко Выступление было полезным интересным
Из стенограммы 491 пленарного заседания СФ 03.11.20
Уважаемые коллеги! Следующий вопрос. В рамках нашей традиционной рубрики «время эксперта» выступит международный обозреватель, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», директор по научной работе Фонда развития и поддержки Международного дискуссионного клуба «Валдай» Федор Александрович Лукьянов.
Федор Александрович в 1991 году окончил (господи, какой же Вы молодой) филологический факультет Московского государственного университета имени Ломоносова по специальности филолог-германист.
Почти 30 лет занимается международной журналистикой, работал на радиостанции «Голос России» (обращаю внимание: «Голос России», а не «Голос Америки»), в газетах «Сегодня», «Время новостей». С 2002 года является главным редактором журнала «Россия в глобальной политике».
Федор Александрович – автор многочисленных публикаций по проблемам современных международных отношений и внешней политики России в периодических изданиях «Ведомости», «Российская газета», «Коммерсантъ», «Огонек», «Профиль» и других.
Федор Александрович является председателем президиума неправительственной организации «Совет по внешней и оборонной политике».
Федор Александрович, прошу Вас на трибуну. Вам слово.
Ф.А. Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике».
Добрый день, уважаемая Валентина Ивановна, уважаемые члены Совета Федерации! Для меня огромная честь здесь находиться и выступать, во-первых, потому что это один из самых главных органов нашей страны, во-вторых и в особенности потому, что в составе Совета Федерации работает довольно много выдающихся специалистов по международным вопросам, и это очень почетно – выступить здесь с информацией по международным делам.
Валентина Ивановна, большое спасибо Вам за приглашение.
Мне кажется, случайно, но достаточно символично, что я здесь оказался прямо после министра по цифровизации, потому что, когда мы говорим о современных международных процессах, наверное, первое, что приходит в голову – это стремительные технологические изменения, которые сопровождают нашу жизнь, и они очень сильно влияют, как выясняется, на международные дела.
Поэтому то, что вы только что обсуждали с министром, конечно, прежде всего относится к нашей внутренней повестке и к развитию Российской Федерации, но от этого зависит довольно многое и в международном позиционировании России, и в том, насколько мы готовы сегодня и будем готовы дальше к самым разнообразным вызовам.
Еще одно совпадение, тоже чисто случайное, но достаточно знаковое, что мы встречаемся в тот день, когда весь мир, затаив дыхание, можно сказать, смотрит на избирательную кампанию в Соединенных Штатах, на выборы после удивительной, фантасмагорической какой-то кампании, которую, наверное… Ну, говорят, что такой не было, но я хотел бы предположить, что то ли еще будет, глядя на тенденции. Это никоим образом не повод для нашей встречи, конечно.
И более того, вот на днях мне попались результаты опроса наших граждан, согласно которому за выборами в Соединенных Штатах внимательно следят только 11 процентов населения, 51 процент что-то слышал, а 36 процентов даже не знают, что там происходит. Конечно, как международнику, мне грустно, но, как гражданину Российской Федерации, очень приятно, потому что наша избыточная фиксированность на том, что происходит в Америке, в особенности на их внутренних вопросах, безусловно, была порождением какой-то неправильной такой ситуации. И если мы, как общество, начинаем относиться к этим выборам просто как к голосованию в еще одной зарубежной стране, на мой взгляд, это очень позитивный сигнал.
Конечно, этот год войдет в историю и мира, и международных отношений по целому ряду параметров. Его в начале, весной, когда все случилось, когда жизнь наша остановилась внезапно и все застопорилось, называли каким-то страшным переломом, говорили, что мир никогда не будет прежним, и так далее. Потом немножко страсти утихли и стало понятно, что не совсем все так.
То есть да, очень мощное воздействие пандемия оказала на международную жизнь, причем международную жизнь во всех смыслах – от политики до быта людей по всему миру, но одновременно это не какой-то резкий поворот. Скорее можно сказать о другом: те процессы, которые начались достаточно давно (уж точно последние 15–20 лет они развивались), процессы скорее деструктивные в международной системе, получили мощный импульс. То есть пандемия стала, с одной стороны, катализатором, с другой стороны – ферментом, который выделил эти процессы, и отрицать их уже стало невозможно.
Что это за процессы? Прежде всего это, наверное, продолжение фрагментации мира, которая опять-таки началась отнюдь не в 2020 году, но сейчас она стала просто неоспоримой. Так просто вышло, что сама по себе зараза, вот этот характер, природа того бедствия, с которым мы столкнулись, не имеет иного ответа, кроме как изоляция, то есть история человечества другого не предлагает. И в этих условиях, когда вынужденно все закрылись, оказалось: то, что раньше обсуждали специалисты по глобальным процессам, произошло просто наглядно, на наших глазах и коснулось нашей жизни.
Вот эта фрагментация международной среды уже является фактом. Еще раз повторю: она не с пандемией связана, это началось достаточно давно. И кризис глобального устройства мира (а именно в этом он выражается прежде всего, в исчезновении этой тотальной взаимозависимости) связан с большим количеством проблем, с которыми столкнулись те страны, которые в принципе инициировали этот процесс после конца холодной войны, – развитые страны Запада.
Пандемия подчеркнула важнейший вопрос, который в нашей стране обсуждался неоднократно и постоянно обсуждается, и обсуждается в несколько ином ключе, чем в странах Запада, – о роли государства. То есть оказалось (то есть не оказалось, мы-то это знали, но в мире для многих это стало некоторым откровением), что идея о том, что государство как институт, государство как структурирующая часть международной системы постепенно стирается и куда-то исчезает… Это та идея, которая считалась сама собой разумеющейся, что ли, в конце XX – начале XXI века. Многие ждали, что все перейдет на какой-то наднациональный, транснациональный уровень. Вот пандемия еще раз показала, что в критической ситуации, когда внезапно происходит то, что касается практически каждого, кидаться-то некуда, то есть люди ждут помощи и рассчитывают только на свое государство, а не на какието международные организации или транснациональные институты.
И, соответственно, все вернулось, ну, что ли, к норме. Другое дело, что эта норма означает, что перед государством встает очень мощный и серьезный вызов, и ответственность его становится еще более рельефной перед теми людьми, которые обращаются к нему.
Опять же, это было известно и раньше, но, пожалуй, в таком материальном, физическом виде проявилось впервые.
Взаимосвязанность мировая остается, но она становится другой, то есть мир не распадается на части. Вот эта фрагментация, о которой я упомянул в начале, не означает превращения в такую разобранную мозаику. Мозаика-то остается, но только каждый фрагмент становится гораздо более ярким, и никаких попыток его стереть и утопить в общей картине больше предприниматься не должно и не может.
Поэтому опять же встает очень нетривиальная задача перед всеми государствами и правительствами без исключения – как сочетать вот эту сохраняющуюся их взаимосвязанность с ростом ответственности каждого за свой сегмент, что ли, этой картины.
Потому что внешнее влияние на государство продолжается и, может быть, даже усугубляется в связи с происходящим, вплоть до физического воздействия инфекции, а ответственность каждой страны в рамках своих границ, в рамках своего суверенитета за поддержание порядка, безопасности, управляемости и развития возрастает, и эта задача становится все более сложной. Опять же это касается всех без исключения. Тут мы видим, что самые богатые страны, как Соединенные Штаты, или самые бедные, как какие-то другие, сталкиваются с этим, хотя, понятно, обладают разными ресурсами. Но пандемия показала, что изобилие ресурсов не является синонимом эффективности решения проблем. И это оченьочень важный урок, который надо внимательно изучать.
Важнейший элемент изменений, который, наверное, как раз повлияет больше всего на наше будущее и в бытовом, и в международно-политическом планах, – это внезапная остановка мобильности, которую мы наблюдали весной и которая, в общем, в той или иной степени сохранилась до сих пор. Мобильность всего:
мобильность людей, денег, товаров, капиталов, идей, информации – вот это то, на чем, собственно говоря, основывалась идея глобального мира, которая стала доминировать в конце ХХ века, после завершения холодной войны.
До весны этого года было ощущение, что никакой альтернативы быть не может, даже у тех, кто понимал многочисленные изъяны глобализации, критиковал их. В общем, было ощущение, что куда деваться-то? Часто употреблялась метафора, что глобализация – как климат или погода: она вот такая есть, и ничего ты с этим не сделаешь. События этого года показали, что это не так. Долго говорили, что это невозможно, и вдруг буквально мановением руки в течение недели мир встал и вся та глобализация, которая успешно развивалась 30 лет, оказалась под вопросом.
Это не означает, естественно, что мобильность ушла навсегда.
По мере борьбы с COVID-19 и победы над ним она будет возвращаться. Но здесь, как мне кажется, возникает важнейшая развилка, важнейший момент выбора, который уже за нами, за нами здесь и за нами в каждой стране. До сих пор считалось, что никакой альтернативы нет: «Ну, куда деваться? Нам надо приспосабливаться к этой системе тотальной открытости, проницаемости, взаимосвязи и все такое». И вдруг выяснилось, что это может остановиться, то есть закрылись все одновременно (по понятным причинам), а вот открываться, судя по всему, будут совершенно по-разному: вопервых, несинхронно, во-вторых, в разной степени, потому что теперь уже это решение каждого конкретного правительства, каждого конкретного парламента и, вообще, так сказать, управляющих элит разных стран.
И я практически уверен, что по крайней мере во многих странах… Если посмотреть на Европейский союз, где очень умело используют объективные факторы как элементы политики, я думаю, скажем, открытие границ Европейского союза (открытие или неоткрытие) будет долго объясняться именно фактором заразы, коронавирусом, но на самом деле это будет уже совсем другая мотивация, то есть это будет инструмент воздействия на внешних партнеров, как бы такая морковка, которую им будут вывешивать, выставляя дополнительные условия не только по количеству случаев заболеваемости, но и какие-то другие – политические и экономические.
И это означает, что, скажем, в нашем случае, в случае России, мы частью сознательно, частью невольно влились в этот могучий поток глобализации после перемен конца ХХ века. Ну и, действительно, было ощущение, что уже теперь деваться некуда и мы должны, отстаивая свои интересы, все-таки играть по тем правилам, которые никуда не денутся.
Сейчас я не хочу сказать, что эти правила полностью ушли, как я выше сказал. Взаимосвязанность мира не исчезла, но возникла возможность, скажем так, глубокой коррекции. И в этих условиях, как мне кажется, и перед законодателями, и перед исполнительной властью нашей страны встают очень большая задача и большой вопрос: как оптимальным образом, ни в коем случае не скатываясь в изоляционизм и какое-то подобие автаркии, регулировать вот этот процесс, как мы будем обратно выходить на мировую арену и в экономическом, и в политическом плане? От этого многое зависит, потому что если это сделать в этих новых условиях, скажем так, неаккуратно, то последствия могут оказаться достаточно тяжелыми и исправление их будет серьезным.
Еще один важный элемент, с которым мы столкнулись (это опять же то, что я упомянул в начале), – стремительный рост важности технологий, прежде всего технологий управления в широком смысле этого слова.
Во время пандемии мы видели: в разных странах по-разному использовали разные механизмы борьбы с заразой и контроля ее распространения, а это неизбежно связано с контролем за перемещением граждан. И в какой-то момент возник такой любопытный парадокс. Вот долго мои коллеги-эксперты и политики ломали копья по поводу того, что демократия – это одно, авторитаризм – это другое, что в мире продолжается какое-то столкновение этих форм управления обществом.
Сейчас как-то незаметно и достаточно безболезненно пока оказалось, что авторитаризм и демократия, ну, скажем так, как этикетки остаются, а методы, которые используются, совершенно не отличаются друг от друга. И в этом плане очень забавно было читать публикации в американских и европейских средствах массовой информации весной и летом, где авторы задавались вопросом: «Чтото странно, мы вроде делаем, а получается все то же самое, что у китайцев. Но китайцы же – авторитарное и даже тоталитарное общество, а мы-то нет. Как же так?» Ну и дальше были очень смешные объяснения: что нет-нет, на самом деле у нас все другое, это выглядит так же, а на самом деле другое. Но это уже от лукавого.
А в том, что, конечно, управление общественными процессами становится гораздо более эффективным благодаря новым технологиям, нет никаких сомнений. Равно как есть и оборотная сторона этого, с которой мы все сталкиваемся, все правительства с этим сталкиваются, что и общество тоже благодаря этим технологиям получает новые способы воздействия обратно на государство и элиты, а именно способы быстрой мобилизации посредством социальных сетей и так далее, и так далее. Ну, это все хорошо известно. То есть это вот такое перетягивание каната, но в центре его находится именно вопрос новых технологий.
Ну и как вывод, наверное, или как следствие этих изменений, можно сказать, что вопреки ожиданиям весны международная политическая повестка не изменилась. Сейчас, когда мир все-таки постепенно отмирает, мы видим, что все то же самое, все, что было, то и осталось – все конфликты, все противоречия, все попытки, так сказать, наездов и отъездов. Но при этом, в общем, все обострилось, и прежде всего обострилось по социальным причинам, потому что мы видим, что общество очень взбудоражено произошедшим и происходящим и, в общем, люди устали от этого состояния стресса, что мы наблюдаем буквально повсеместно. Причем что интересно:
чем более развитая страна, тем более явственно мы это наблюдаем, что видно, скажем, на примере Соединенных Штатов или сейчас также Европейского союза. Но, к сожалению, иммунитета против этого нет ни у кого, и нам тоже надо ожидать, конечно, всякого рода проявлений психологических последствий этой ситуации.
Кстати говоря, одно из последствий, то, что мы тоже воочию наблюдаем сейчас, – по периметру наших границ начинаются какието бурные брожения в странах бывшего Советского Союза. Там, конечно, масса своих внутренних причин, но, безусловно, пандемия и все, что с ней связано, послужили катализатором.
Что все это значит в глобальном смысле? Если совсем обобщить, то мы имеем дело с такой цезурой, говоря филологическим моим языком в прошлом, с подведением черты под целой большой эпохой, которая, в общем, длилась и вторую половину XX века, и первые полтора-два десятилетия XXI века.
Мировая система, как ее пытались создать после холодной войны, так называемый либеральный мировой порядок или порядок, основанный на правилах, как сейчас любят на Западе говорить, на самом деле порядком не был. Это был обломок того порядка, который существовал во второй половине XX века. Тогда он был двухполюсным, стоял на двух ногах. Одна нога ушла по известным причинам, и была предпринята попытка то, что было, распространить на то, что освободилось. Ну, тогда казалось, что это легко удастся, потом стало выясняться, что не получается, и вот сейчас, как мне кажется, полностью можно перевернуть эту страницу. Даже те, кто свято верил в конец истории, вынуждены признать, что он не состоялся, а мировая политика возвращается к гораздо более классическим примерам. Классическим – да, но классика эта какая-то очень старинная, это не то, что мы помним из новейшей истории, это в каком-то смысле гораздо более архаическая среда, анархия. Анархия не в смысле батьки Махно и Гуляйполя, а как термин теории международных отношений – когда все страны просто хаотически клубятся и борются за свои интересы. Тут, слава богу, много ограничителей сохраняется, наподобие ядерного оружия, но тем не менее, конечно, общая среда весьма конфликтна и, как сейчас модно говорить, турбулентна.
Что это означает для политики и, в частности, политики Российской Федерации? Главная черта предстоящей эпохи – это высочайший уровень неопределенности по всем направлениям.
Обусловлено это очень многими факторами, их можно долго анализировать, но я думаю, что на уровне практической политики важно понять, что так теперь будет довольно долго. То есть выстраивать какие-то стратегии, как привыкли мои высоколобые коллеги, я не знаю, какую-то стратегию позиционирования на мировой арене, не получится. Это просто не та среда, когда любая стратегия может быть перевернута каким-то внезапным событием или чередой событий в любой момент.
Это не значит, что стратегии вообще не нужны. Скажем, стратегии чисто прикладные, связанные с развитием страны, с тем, как она в любом случае должна развиваться, конечно, необходимы.
И в этом плане хороший пример (просто один из свежих) – это Стратегия развития Арктической зоны Российской Федерации и обеспечения национальной безопасности на период до 2035 года, которая буквально недавно принята, неделю или две назад. Вот такого рода стратегии необходимы, и их надо активно развивать. А стратегии в плане того, как мы видим мир в следующие 25 или 30 лет, – это интересное упражнение, но, боюсь, практического смысла они не имеют.
Здесь нам, России, нужно понимать, что наша внешняя политика, скорее всего, вступает в новый этап. Предыдущий этап продолжался примерно четверть века. Я человек не официальный, поэтому могу, так сказать, отойти от официальной риторики наших доктринальных документов. Если выделить суть этой политики, то это было, конечно, восстановление статуса Российской Федерации на международной арене, рухнувшего после распада Советского Союза по понятным, объективным причинам. Разными путями… И, кстати, в этом смысле наши разные президентства ставили одну и ту же задачу, просто по-разному видели, как ее достичь. Так вот, в той степени, в которой это было возможно, мы этого добились.
События середины этого десятилетия (и украинские, и сирийские)
показали, что как бы ни относились к России на международной арене, но игнорировать ее больше невозможно. И, собственно, это признано даже нашими самыми большими недругами, и это и есть достижение той цели, которая ставилась.
Теперь возникают другие задачи: во-первых – как, собственно, этим распорядиться, во-вторых – как это удержать в абсолютно новой среде. Потому что все-таки наша внешняя политика до сих пор была очень сильно привязана к тем событиям, которые произошли в конце XX века. Сейчас те события остались для нас травмой, но это уже не может быть точкой отсчета.
Главный залог развития, в том числе внешнеполитического, сегодня – это обеспечение развития общества, государства, их устойчивости. Потому что устойчивость стран будет в предстоящие годы проверяться на каждом шагу самыми разными способами – от таких внезапных, как эта пандемия, до более-менее традиционных – межгосударственных конфликтов, которые теперь, как мы знаем, носят самые разные формы – от прямых вооруженных до всяких информационных.
Мы видим, что, несмотря на мощную инерцию прежних экспансионистских подходов, практически все государства начинают основной упор делать на внутреннее развитие, обеспечение этой самой внутренней устойчивости. Внутренняя политика начинает диктовать все больше внешнее поведение. Самый вопиющий пример этого – Соединенные Штаты Америки, пример несколько карикатурный, потому что мы наблюдаем уже довольно давно, как их внутриполитическая борьба и страсти практически поглотили всю внешнюю политику и внешняя политика стала инструментом решения внутренних проблем и разборок между партиями, кланами, персонами и так далее. Ну, это крайний пример. Конечно, надеюсь, что это как-нибудь там у них когда-нибудь утрясется, потому что, к сожалению, весь мир от этого лихорадит. Но то, что государства переносят акцент на собственное развитие (именно успех собственного развития является абсолютно критическим фактором успеха на международной арене), мы наблюдаем повсеместно, без исключений, будь то Европа, Китай, Америка и все остальные страны, которые чего-то хотят добиться.
Есть, вернее, исключение – скажем, наш заклятый партнер Турция. Там явно другая фаза. То есть турецкая политика пытается как раз внутренние проблемы решать за счет внешних достижений.
Но я думаю, что это тоже не навсегда, это в конце концов упрется в ограниченность ресурсов, и им придется тоже умерить свои амбиции, ныне довольно безграничные, до реальности, которая диктуется состоянием государства.
Владимир Владимирович Путин две недели назад выступал со своей традиционной ежегодной речью на заседании клуба «Валдай» и, как мне кажется, очень точно расставил приоритеты. В этой речи много всего разного было сказано (вы, наверное, видели), но мне показалось, что самое главное – это как раз то, что он говорил о роли общества, которая повышается, и соответственно повышается ответственность государства за обслуживание, что ли, этого общества.
Он много говорил об окружающей среде в широком понимании, но в том числе и в смысле экологии, вопросов изменения климата.
Понятно уже теперь: что бы мы ни говорили о причинах этого процесса, но процесс идет, и на нашу страну в силу ее очень своеобразных и сложных климатических обстоятельств это окажет очень существенное влияние. Президент, естественно, упоминал и другие темы – более традиционные, международные, но явно совершенно акцент был сделан именно на этом. И в ответах на вопросы, которые последовали, тоже очень четко прослеживалось, что Россия не заинтересована ни в каких конфликтах и достаточно благодушно на них смотрит. Благодушно – не в смысле расслабленно, а понимая, что, ну, куда деваться в этом бурном мире?
Но, главное, нельзя забывать, что не в этом самое главное. Самое главное – это обеспечение собственного развития и безопасности, таким образом, тоже, потому что внешний контур безопасности и внутреннее состояние ее сейчас связаны несколько по-новому – опять же в силу того, что упоминалось выше. Влияние извне может быть совершенно разным. И мы видим, что в последние годы (или даже десятилетия) гораздо более эффективным средством воздействия недружественных нам стран является использование их внутренних проблем в интересах каких-то внешних контрагентов, а не прямая атака извне. Это как раз уже не modus operandi, не способ действия в отношениях между крупными странами.
Поэтому, как мне кажется, перед всеми нами сейчас стоит принципиально важная и очень новая задача – это формулирование прежде всего места России в этом самом новом мире, который уже не структурирован. Все-таки мы всегда исходили из неких схем, к которым мы привыкли, – вот Запад, не Запад и все такое. Это уже теряет значение, потому что мы видим, что конкуренция идет по линии, ну, если не все против всех, то такой ситуативной – вот что выгодно в данной ситуации, то и надо делать, а долгосрочные отношения, тем паче жесткие альянсы, как это было принято раньше, могут легко отодвигаться в сторону, если в данный момент это не нужно. Потом их возвращают обратно.
У России есть все для того, чтобы успешно ответить на эти вызовы: и потенциал, и опыт, что очень важно (опыт трагический, драматический ХХ века, конца ХХ века, но невероятно важный опыт), который позволяет, как мне кажется, избежать хотя бы некоторых ошибок, которые сейчас допускают в других странах. Ну, то, что происходит буквально в эти дни в Европейском союзе, что связано с грубыми просчетами именно в организации общества, в том, как общество устроено и как там налажена обратная связь с его разными группами, как раз показывает, насколько все это опасно. Я боюсь, что там все только начинается.
Мы уже много грабель прошли в своей новейшей истории, поэтому у меня надежда, что новых не будет или будет мало, а уж на старые-то мы точно не наступим. И это ощущение хрупкости, но способности укрепить себя, мне кажется, самое главное для российского развития, в том числе и для внешней политики, потому что (еще раз повторю, завершая) внешняя политика сейчас настолько неразрывно связана с внутренним состоянием, насколько, пожалуй, не была никогда. Хотя у нас всегда провозглашалось, что задача внешней политики – это обеспечение условий для внутреннего развития, но все-таки часто это был лозунг. Сейчас это уже должен быть не лозунг, а руководство к действию, как раньше говорили. Большое спасибо. (Аплодисменты.)
Председательствующий. Уважаемый Федор Александрович, благодарю Вас за очень интересное выступление. Спасибо за то, что Вы сегодня с нами. Желаю Вам дальнейших успехов. На самом деле было очень интересно и полезно для нас это все услышать. Спасибо большое.
Олег Петрович, у нас не принято на «времени эксперта» задавать вопросы. Спасибо.
Действительно, выступление было полезным, интересным.